Вспомним же тех, 
кто неделями долгими
В мёрзлых лежал блиндажах,
Бился на Ладоге, 
дрался на Волхове,
Не отступал ни на шаг.
Павел Шубин, 1943 г.

   Он был простым лейтенантом. Для него даты 1941–1945 были и остаются в памяти как тяжёлый, изнурительный труд и жизнь в нечеловеческих  условиях смертельной опасности и невыносимых лишений.

  Ветеран, как и многие участники войны, скромен и немногословен. За каждой фразой: «участвовал в боях» и «ранение и госпиталь» – скрываются большая жизнь военного времени, мужество и отвага, великая горечь утрат и радость Победы. 

   Николай Лебедев – один из участников кровопролитных боёв на Волховском фронте в конце 1941 – начале 1942 годов. Командир 45-мм орудия (сорокапятки) артиллерийского дивизиона 53-й отдельной стрелковой бригады 2-й Ударной армии.

   – В этом году исполняется 70 лет с начала Великой Отечественной войны. Николай Сергеевич, каково ваше отношение к такой печальной дате?

   – Мне даже не верится, что прошло столько лет после войны, мы уже привыкли к тому, что живём в стране, где царят мир и спокойствие. Жаль только, что моих однополчан, ветеранов Великой Отечественной войны, уже нет в живых. Но что поделаешь… Годы берут своё.

   – Расскажите немного о себе.

   – Да что рассказывать. Биография у меня самая обычная: родился в 1922 году, в 1941 году окончил десятилетку в посёлке Дружная Горка под Ленинградом и поступил в 1-е Ленинградское Краснознамённое артиллерийское училище. Но вот окончить его не пришлось. Началась война, и через пять месяцев уже был на фронте. А дома остались родные – мама и брат. Посёлок был оккупирован немцами уже в сентябре 1941-го.

   – Многие ветераны рассказывают, что в первые месяцы войны творилась полная неразбериха. Так ли это?

   – Да уж, что было, то было. 15 июля 1941-го нас из Ленин­града отправили в Лугу, в лужские лагеря, там находилась учебная база нашего училища. Немецким танкам оставалось всего 50 км до города, вражеские бомбардировки не прекращались ни на день. А нас всё учили маршировать. Бред. Итак, было две недели. Маршировали, обедали – и опять занятия по строевой подготовке. Потом погрузили и отправили в Москву. Здесь меня включили в артиллерийский дивизион 53-й отдельной стрелковой бригады.

   Наши эшелоны стояли неделю где-то в Лефортово. Из вагонов не отпускали. Но по настроению москвичей было понятно, что паника и голод уже начались. Помню, там был необычный случай на железнодорожном переезде. Грузовой автомобиль остановился на шлагбауме, и тут откуда ни возьмись стайка подростков быстро залезла в кузов и выкинула несколько ящиков. Один из них рассыпался – а там сливочное масло. Вы думаете, кто-нибудь из машины вышел? Никто – поехали дальше. Мародёры это были, жулики.

   Из Москвы нас отправили в Новоузенск, потом в Элисту. В последних числах декабря 1941 года мы прибыли на станцию... К сожалению, название уже не помню. Там влились во 2-ю Ударную армию Волховского фронта. Уже шли тяжелейшие бои, немцы стояли под Москвой и Ленинградом, а нас всё катали в эшелонах и учили маршировать. Без оружия, без средств связи и другого боевого снаряжения. Состав бригады оказался неоднородным: от  молодых лейтенантов, никогда не державших в руках оружия, до сорокалетних саратовских мужиков.

   – Вы принимали участие в одной из самой кровопролитной операции Волховского фронта – Любанской наступательной...

   – Да. Пешими, по глубоким снежным заносам, расчищая путь транспорту и боевой технике, части бригады двинулись вдоль реки Меты к освобождённой от немцев Малой Вишере. Там на железнодорожной станции немецкие эшелоны стояли. Ну вскрыли мы один вагон, а там – кокосы. Вы представляете? Ленинград в блокаде, мы голодные, а немцы жируют. Теперь как вижу этот экзотический фрукт, всегда вспоминаю те последние дни 41-го. Пробыли мы там несколько суток – и марш-бросок на реку Волхов в сторону Чудова.

   Морозы стояли сильнейшие, доходило до минус 40. Этот переход был адский – когда вспоминаю, всегда слёзы наворачиваются. Голодные, в длинных кавалерийских шинелях, без оружия, но с противогазами бригада начала движение. Предстояло преодолеть реку Волхов и его широкую долину. Костры для обогрева не разводили, чтобы нас не заметили, а если в крайних случаях и зажигали огонь, то его тщательно прикрывали сверху шалашами или плащ-палатками. Прошли в общей сложности 70 км за три дня. Вся техника была на конной тяге. Люди были изнурены до предела, многие падали и тут же засыпали, отчего около десятка человек из моего взвода замёрзли.

   Деревни на противоположном берегу реки Волхов были охвачены пожарами. При продвижении частей бригады по льду наши боевые порядки подверглись сильному воздействию огня противника, особенно артиллерии. После каждого залпа на снегу оставались лежать убитые и раненые. Многих офицеров потеряли. Но, несмотря на это, наш взвод достиг рубежа обороны немцев на Волхове и, втянувшись в прорыв, занял деревню Костылево.

   До сих пор недоумеваю: на что рассчитывало командование – ни дорог, ни тропинок и снега по брюхо. У нас были устаревшие топографические карты Новгородской области. На какую военную мощь рассчитывали, непонятно. Как вспомнишь, какую технику и сколько солдат зря загубили, и сейчас плакать хочется! Мороз, а мы и без продовольствия: следом, говорят, подвезут. Только мы так и не дождались… По три сухарика выдали – и всё. 

   В Костылево «сорокапятки» поставили в уцелевшие заборы. Взвод «катюш» укрепили за деревней. И началось противостояние с немцами.

   Первый бой… Он самый трудный, потому что ещё ничего не знаешь. Как на фронте считалось? Если в первом бою живой остался – молодец! Во втором бою – фронтовик! А после третьего – бывалый солдат! 

   – Страшно было?

   – Ко всему привыкаешь. Не думаешь о том, страшно или нет. А если ты ещё командир орудия, то думаешь не о себе, а о воинах, вверивших тебе свою жизнь.

   Так вот первый бой… На дальней окраине деревни шла перестрелка, в низинке, в которую спускалась центральная улочка, было тихо и темно, только скрипели полозья да пофыркивали лошади, тянувшие в горку наши орудия, рядом с которыми шли их расчёты. Наш расчёт отцепил сорокапятку с передка и установил  возле колодца. Это было большой ошибкой, поскольку пространство вокруг было полностью пристреляно противником. Заряжающий установил прицел, навёл и выстрелил. Но немцы остановили нас мощнейшим миномётным огнём. 

   За несколько дней бригада поредела основательно. Потери были огромные, особенно в нашем дивизионе. Многие мои друзья по училищу остались там навсегда.

   Ночью мы поменяли позицию, установив орудие в деревянный забор  у сгоревшей избы. Утро 29 января 1942 года (через пять лет в этот день у меня родилась первая дочь) не предвещало ничего плохого. Но судьба распорядилась по-другому. Наш комбат, молоденький парнишка, совершил непростительную оплошность – залез на чердак с биноклем и стал рассматривать позиции немцев. Увидев скопление противника у небольшого мостика, приказал пальнуть по нему осколочным снарядом. После первого нашего залпа по нам вновь ударили немецкие миномёты. Заряжающего убило сразу. Комбату тоже не повезло – снайперская пуля угодила прямо в лоб. Я сел за прицел сам, выстрелил и уничтожил группу противника у моста. Но тут же почувствовал резкую боль в левой ноге.  Вот так. Глупо. Но, возможно, эта оплошность комбата спасла мне жизнь. Я попал в медсанбат. Затем две недели провёл в теплушках без медицинской помощи и продовольствия, пока везли нас в госпиталь Ижевска.

   Спустя  несколько месяцев там я узнал – наша 53-я отдельная стрелковая бригада в полном составе попала в окружение под Мясным Бором, как и многие части 2-й Ударной армии (якобы их сдал генерал Власов). В живых остались единицы. 

   Потом повоевать пришлось в Польше осенью 1944 года, в составе 1-й армии Войска Польского. У небольшого городка Лукув получил второе ранение.

   – Николай Сергеевич, как сложилась ваша судьба после войны?

   – После демобилизации в 1947 году, окончил Ленинградский горный институт и посвятил всю свою жизнь геологии. Уверен, что я счастливый человек. Я остался жив на войне и прожил уже 89 лет. У меня две дочери, два внука и внучка. Подрастают правнуки, а недавно родилась и правнучка.

   Трудно словами передать, что довелось испытать Николаю Лебедеву в те годы. Земля, где шло сражение за Ленинград (территория современных Ленинградской, Новгородской и Псковской областей), была выжженной пустыней. Даже воздух, казалось, раскалялся докрасна от бесконечных смертоносных взрывов и гари. 

   Солдаты  и офицеры  обливались потом и кровью, утопали в снегах у реки Волхов, теряли силы и товарищей, но двигались вперёд. Вперёд – к Дню Победы.